Неточные совпадения
Невидная еще без солнечного света роса в душистой высокой конопле, из которой выбраны были
уже замашки, мочила ноги и блузу Левина выше
пояса.
Усталый, голодный, счастливый, Левин в десятом часу утра, исходив верст тридцать, с девятнадцатью штуками красной дичи и одною уткой, которую он привязал за
пояс, так как она
уже не влезала в ягдташ, вернулся на квартиру. Товарищи его
уж давно проснулись и успели проголодаться и позавтракать.
Солнце
уже спускалось к деревьям, когда они, побрякивая брусницами, вошли в лесной овражек Машкина Верха. Трава была по
пояс в середине лощины, и нежная и мягкая, лопушистая, кое-где по лесу пестреющая Иваном-да-Марьей.
— Ах, ужаснее всего мне эти соболезнованья! — вскрикнула Кити, вдруг рассердившись. Она повернулась на стуле, покраснела и быстро зашевелила пальцами, сжимая то тою, то другою рукой пряжку
пояса, которую она держала. Долли знала эту манеру сестры перехватывать руками, когда она приходила в горячность; она знала, как Кити способна была в минуту горячности забыться и наговорить много лишнего и неприятного, и Долли хотела успокоить ее; но было
уже поздно.
— У нас теперь идет железная дорога, — сказал он, отвечая на его вопрос. — Это видите ли как: двое садятся на лавку. Это пассажиры. А один становится стоя на лавку же. И все запрягаются. Можно и руками, можно и
поясами, и пускаются чрез все залы. Двери
уже вперед отворяются. Ну, и тут кондуктором очень трудно быть!
Я поставлю полные баллы во всех науках тому, кто ни аза не знает, да ведет себя похвально; а в ком я вижу дурной дух да насмешливость, я тому нуль, хотя он Солона заткни за
пояс!» Так говорил учитель, не любивший насмерть Крылова за то, что он сказал: «По мне,
уж лучше пей, да дело разумей», — и всегда рассказывавший с наслаждением в лице и в глазах, как в том училище, где он преподавал прежде, такая была тишина, что слышно было, как муха летит; что ни один из учеников в течение круглого года не кашлянул и не высморкался в классе и что до самого звонка нельзя было узнать, был ли кто там или нет.
Так распоряжал кошевой, и все поклонились ему в
пояс и, не надевая шапок, отправились по своим возам и таборам и, когда
уже совсем далеко отошли, тогда только надели шапки. Все начали снаряжаться: пробовали сабли и палаши, насыпали порох из мешков в пороховницы, откатывали и становили возы и выбирали коней.
А шапки
уж давно не было на молодце, ни
пояса на кафтане, ни шитого платка; все пошло куда следует.
И польстился корыстью Бородатый: нагнулся, чтобы снять с него дорогие доспехи, вынул
уже турецкий нож в оправе из самоцветных каменьев, отвязал от
пояса черенок с червонцами, снял с груди сумку с тонким бельем, дорогим серебром и девическою кудрею, сохранно сберегавшеюся на память.
— Бог простит, — ответил Раскольников, и как только произнес это, мещанин поклонился ему, но
уже не земно, а в
пояс, медленно повернулся и вышел из комнаты. «Все о двух концах, теперь все о двух концах», — твердил Раскольников и более чем когда-нибудь бодро вышел из комнаты.
Он услышал: «А кто это у тебя охает, старуха?» Я вору в
пояс: «Племянница моя, государь; захворала, лежит, вот
уж другая неделя».
Самгин следил, как соблазнительно изгибается в руках офицера с черной повязкой на правой щеке тонкое тело высокой женщины с обнаженной до
пояса спиной, смотрел и привычно ловил клочки мудрости человеческой. Он давно
уже решил, что мудрость, схваченная непосредственно у истока ее, из уст людей, — правдивее, искренней той, которую предлагают книги и газеты. Он имел право думать, что особенно искренна мудрость пьяных, а за последнее время ему казалось, что все люди нетрезвы.
Около полуночи, после скучной игры с Варавкой и матерью в преферанс, Клим ушел к себе, а через несколько минут вошла мать
уже в лиловом капоте, в ночных туфлях, села на кушетку и озабоченно заговорила, играя кистями
пояса...
Какие-то неприятные молоточки стучали изнутри черепа в кости висков. Дома он с минуту рассматривал в зеркале возбужденно блестевшие глаза, седые нити в поредевших волосах, отметил, что щеки стали полнее, лицо — круглей и что к такому лицу бородка
уже не идет, лучше сбрить ее. Зеркало показывало, как в соседней комнате ставит на стол посуду пышнотелая, картинная девица, румянощекая, голубоглазая, с золотистой косой ниже
пояса.
— Меня, — кротко и скромно отвечал Беттельгейм (но под этой скромностью таилось, кажется, не смирение). — Потом, — продолжал он, —
уж постоянно стали заходить сюда корабли христианских наций, и именно от английского правительства разрешено раз в год посылать одно военное судно, с китайской станции, на Лю-чу наблюдать, как поступают с нами, и вот жители кланяются теперь в
пояс. Они невежественны, грязны, грубы…
Староста сперва проворно соскочил с лошади, поклонился барину в
пояс, промолвил: «Здравствуйте, батюшка Аркадий Павлыч», — потом приподнял голову, встряхнулся и доложил, что Софрон отправился в Перов, но что за ним
уже послали.
Семья старовера состояла из его жены и 2 маленьких ребятишек. Женщина была одета в белую кофточку и пестрый сарафан, стянутый выше талии и поддерживаемый на плечах
узкими проймами, располагавшимися на спине крестообразно. На голове у нее был надет платок, завязанный как кокошник. Когда мы вошли, она поклонилась в
пояс низко, по-старинному.
Вот я тебе покажу людей!» Во мгновение ока дама взвизгнула и упала в обморок, а Nicolas постиг, что не может пошевельнуть руками, которые притиснуты к его бокам, как железным
поясом, и что притиснуты они правою рукою Кирсанова, и постиг, что левая рука Кирсанова, дернувши его за вихор,
уже держит его за горло и что Кирсанов говорит: «посмотри, как легко мне тебя задушить» — и давнул горло; и Nicolas постиг, что задушить точно легко, и рука
уже отпустила горло, можно дышать, только все держится за горло.
Парасю, голубко!как пристала к нему белая свитка! еще бы
пояс поярче!.. пускай
уже, правда, я ему вытку, как перейдем жить в новую хату.
Пан Данило стал вглядываться и не заметил
уже на нем красного жупана; вместо того показались на нем широкие шаровары, какие носят турки; за
поясом пистолеты; на голове какая-то чудная шапка, исписанная вся не русскою и не польскою грамотою.
— А что ж это, моя дочь! — сказал отец, снимая с головы шапку и поправив
пояс, на котором висела сабля с чудными каменьями, — солнце
уже высоко, а у тебя обед не готов.
— Насчет гречихи я не могу вам сказать: это часть Григория Григорьевича. Я
уже давно не занимаюсь этим; да и не могу:
уже стара! В старину у нас, бывало, я помню, гречиха была по
пояс, теперь бог знает что. Хотя, впрочем, и говорят, что теперь все лучше. — Тут старушка вздохнула; и какому-нибудь наблюдателю послышался бы в этом вздохе вздох старинного осьмнадцатого столетия.
Римский-Корсаков видел, как аинку сосал ребенок лет трех, который отлично
уже двигался сам и даже имел на ременном
поясе ножик, как большой.
Ехали курьер с Левшою очень скоро, так что от Петербурга до Лондона нигде отдыхать не останавливались, а только на каждой станции
пояса на один значок еще
уже перетягивали, чтобы кишки с легкими не перепутались; но как Левше после представления государю, по платовскому приказанию, от казны винная порция вволю полагалась, то он, не евши, этим одним себя поддерживал и на всю Европу русские песни пел, только припев делал по-иностранному: «Ай люли — се тре жули» [Это очень хорошо (от фр. c’est tr s joli)].
Помада смотрит на дымящиеся тонким парочком верхушки сокольницкого бора и видит, как по вершинкам сосен ползет туманная пелена, и все она редеет, редеет и, наконец, исчезает вовсе, оставляя во всей утренней красоте иглистую сосну, а из-за окраины леса опять выходит
уже настоящая Лиза, такая, в самом деле, хорошая, в белом платье с голубым
поясом.
В углу, между соседнею дверью и круглою железною печкою, стояла
узкая деревянная кроватка, закрытая стеганым бумажным одеялом; развернутый ломберный стол, на котором валялись книги, листы бумаги, высыпанный на бумагу табак, половина булки и тарелка колотого сахару со сверточком чаю; три стула, одно кресло с засаленной спинкой и ветхая этажерка, на которой опять были книги, бумаги, картузик табаку, человеческий череп, акушерские щипцы, колба, стеклянный сифон и лакированный
пояс с бронзовою пряжкой.
Он перекувырнулся в воде, закинув себе ноги через голову. Дедушка,
уже влезший в воду по
пояс и приседавший в ней с блаженным кряхтением, крикнул тревожно...
Повстречался с ней тут младый юнош прекрасный (а и был он тот самый злохитрый слуга сатанин), он снимал перед ней свою шапочку, ниже
пояса старице кланялся, ласковые речи разговаривал:"
Уж ты, матушка ли моя свет-Пахомовна истомилася ты во чужой во сторонушке, истомилася-заблудилася, настоящую праву дороженьку позапамятовала!"
Но мы были не одни; кроме лиц, которые скрылись за перегородкой, в комнате находился еще человек в длиннополом
узком кафтане, с длинными светло-русыми волосами на голове, собранными в косичку. При появлении моем он встал и, вынув из-за
пояса гребенку, подошел пошатываясь к зеркалу и начал чесать свои туго связанные волосы.
Благодаря беготне дело сошло с рук благополучно; но затем предстояли еще и еще дела. Первое издание азбуки разошлось быстро, надо было готовиться к другому —
уже без промахов. «Дивчину» заменили старухой и подписали: Домна; «Пана» заменили мужичком с топором за
поясом и подписали: Потап-плотник. Но как попасть в мысль и намерения «критики»? Пожалуй, будут сравнивать второе издание с первым и скажут: а! догадались! думаете, что надели маску, так вас под ней и не узнают!
Вероятно, он так давно
уже воображал себе дорожного человека, а
пояс и высокие сапоги с блестящими гусарскими голенищами, в которых он не умел ходить, припас еще несколько дней назад.
— Скажи, боярин, — спросил он, — кто этот высокий кудрявый, лет тридцати, с черными глазами? Вот
уж он четвертый кубок осушил, один за другим, да еще какие кубки! Здоров он пить, нечего сказать, только вино ему будто не на радость. Смотри, как он нахмурился, а глаза-то горят словно молонья. Да что он, с ума сошел? Смотри, как скатерть
поясом порет!
Разумеется, я, чтобы благочиния церковного не нарушать, только подошел к родителям, к братцу, поклонился им в
пояс, и ушел скорей совсем в алтарь, и сам
уже не пел…
— «Да ты, говорит, если
уж про разные законы стал рассуждать, то ты еще знаешь ли, что если тебя за это в жандармскую канцелярию отправить, так тебя там сейчас спустят по
пояс в подпол да начнут в два пука пороть.
— За первые полгода, — сказал Мурин и поклонился Марте в
пояс, —
уж не обидьте, возьмите, и
уж будьте вы моему Ванюшке за-место старшей сестрицы.
—
Уж ты лучше, Ардальон Борисыч, обручальные
пояса закажи.
Косяков
уже шагал по двору. Ночь была светлая, и Косяков боязливо оглядывался в сторону дома, точно боялся какой засады. Вот и знакомый старый ларь. Сняв осторожно замок и накладку, Косяков еще раз оглянулся кругом и по
пояс опустился в глубокий ларь, где долго шарил руками в овсе, прежде чем ущупал заветный узелок. Достав узелок из ларя, Косяков вернулся с ним в Зотушкин флигелек, проверил там деньги и передал Зотушке ту самую жилку, которую когда-то привез Михалко из Полдневской от Маркушки.
Уж на ходу надеваю данный мне ременный
пояс и прикрепляю топор.
Через минуту свисток паровоза, и поезд двинулся и помчался, громыхая на стрелках… Вот мы
уже за городом… поезд мчится с безумной скоростью, меня бросает на лакированной крышке… Я снял с себя неразлучный
пояс из сыромятного калмыцкого ремня и так привернул ручку двери, что никаким ключом не отопрешь.
— Я
уж и без твоего боярского приказа хотела с ним об этом словечко перемолвить; да говорят, будто бы здесь есть какой-то прохожий, который и Кудимыча за
пояс заткнул. Так не прикажешь ли, Тимофей Федорович, ему поклониться? Он теперь на селе у приказчика Фомы пирует с молодыми.
«С начатия-то тебя как словно маненько и пощипывает; а там ничего, нуждушки мало! С холоду-то, знамо, человек крепнет», — утверждал всегда старый рыбак. И что могла, в самом деле, значить стужа для человека, который в глубокую осень, в то время как Ока начинала
уже покрываться салом и стынуть, проводил несколько часов в воде по
пояс!
— Как же нет? Второй
уж час! — произнесла она, вынимая из-за
пояса серебряные часы и показывая их швейцару.
Наташа. Значит, завтра я
уже одна тут. (Вздыхает.) Велю прежде всего срубить эту еловую аллею, потом вот этот клен… По вечерам он такой некрасивый… (Ирине.) Милая, совсем не к лицу тебе этот
пояс… Это безвкусица… Надо что-нибудь светленькое. И тут везде я велю понасажать цветочков, цветочков, и будет запах… (Строго.) Зачем здесь на скамье валяется вилка? (Проходя в дом, горничной.) Зачем здесь на скамье валяется вилка, я спрашиваю? (Кричит.) Молчать!
Хвостуша от самого переднего отверстия, которое делается и круглым, и овальным, и четвероугольным, все идет к хвосту
уже и связывается внизу там, где оканчиваются прутья, кончики которых не обрубают; бока хвостуши в трех или четырех местах, смотря по ее длине, переплетаются вокруг поперечными
поясами из таких же гибких прутьев, для того чтоб вдоль лежащие прутья связать плотнее и чтоб рыба не могла раздвинуть их и уйти.
Тяжелый багор на длинной веревке взвился и упал в воду. Сонетки опять не стало видно. Через две секунды, быстро уносимая течением от парома, она снова вскинула руками; но в это же время из другой волны почти по
пояс поднялась над водою Катерина Львовна, бросилась на Сонетку, как сильная щука на мягкоперую плотицу, и обе более
уже не показались.
Воды сначала было по колено, потом по
пояс, потом еще выше, высокий генерал шел свободно, но маленький майор
уже барахтался руками.
Новички робко жались вдоль стен и сидели на подоконниках, одетые в самые разнообразные костюмы: тут были желтые, голубые и красные косоворотки-рубашки, матросские курточки с золотыми якорями, высокие до колен чулки и сапожки с лаковыми отворотами,
пояса широкие кожаные и
узкие позументные.
Гости мужеского пола, сняв свои
пояса, прятали их в свои карманы или передавали через стол своим женам, а те
уже прятали их у себя за корсет или куда удобнее было.
— Передумал, Егор Михалыч: жалко, братнин сын. Какой ни на есть, всё жалко. Греха от них много, от денег от этих.
Уж сделай милость научи, — говорил он, кланяясь в
пояс.
Анна Акимовна ходила по комнатам, а за нею весь штат: тетушка, Варварушка, Ннкандровна, швейка Марфа Петровна, нижняя Маша. Варварушка, худая, тонкая, высокая, выше всех в доме, одетая во все черное, пахнущая кипарисом и кофеем, в каждой комнате крестилась на образа и кланялась в
пояс, и при взгляде на нее почему-то всякий раз приходило на память, что она
уже приготовила себе к смертному часу саван и что в том же сундуке, где лежит этот саван, спрятаны также ее выигрышные билеты.